Озеро

98 Юрий Васильевич КРАСАВИН тав, о чем-то размышлял, разглядывал на свет снимок, на ко- тором нечеткими тенями запечатлелись косточки моей правой. Меня при этом он ни о чем не спрашивал, словно локоть - это всего лишь вещь, которую мне доверено носить какое-то вре- мя, пока ею интересуются в больнице, и с которой доктора вольны поступать как им заблагорассудится. Казалось, сам я хирургу безразличен, а интересна ему только моя покалечен- ная рука, что на меня он смотрит лишь как на необходимое приложение к ней. А так хотелось, чтоб он говорил со мной, чтоб спросил о чем-нибудь. Ну, хотя бы о том, откуда я приехал и при каких обстоятельствах угораздило меня испортить руку. Я рассказал бы ему, что такое молотьба, на которую собирается вся дерев- ня - весь наш колхоз, - работают день и ночь, потому что трак- тор (эту диковинную машину!) дают нашему колхозу только на день-два и надо успеть обмолотить все. Тут уж мы, мальчиш- ки, работаем наравне со взрослыми. И руку я сломал не из-за баловства и не по неосторожности, а так уж получилось. Как утверждает дядя Осип, такую травму надо приравнивать к бое- вой ране, полученной на фронте. Может быть, выслушав мой рассказ, хирург посмотрел бы на меня уважительно или хотя бы просто внимательно. Однако Борис Иванович ни о чем не спрашивал, иногда го- ворил что-то непонятное своим сопровождающим, медсестра записывала, потом вся бригада отходила к другой кровати, со- вершенно забыв обо мне, и я ревниво следил, не разговаривает ли хирург с моими соседями и не стоит ли у их кроватей доль- ше, чем возле моей. Борис Иванович ко всем был равно безразличен, а инте- ресовали его только наши калечества - тут он проявлял и вни- мание и озабоченность. Москвич Ромка где-то возле Смоленска вместе с матерью попал под бомбежку, после чего, как он сказал, одну его руку не нашли. Случилось это давно, лет шесть назад, плечо у него