Сны золотые

110 Юрий Васильевич КРАСАВИН за ними, вроде бы, нянчиться с внуком, а вернее насовсем. Глава- то семьи был одинок в ней и ранее, вот еще в чем дело. Итак, он подошел к роковому порогу и стал уже обретать странности, которые и сам за собой замечал: поутру долго сидел на кровати, словно недоумевая, зачем проснулся; если забывал позавтракать или пообедать, то чувство голода пробуждало в нем не жажду деятельности, а лишь досаду и раздражение; выйдя из дому, он часами простаивал на улице, провожая взглядом пешехо- дов, автомашины и автобусы, полные людей. Недоумение не по- кидало Маврина: чем заняты люди, что еще имеют стремление к жизни, интерес к ней? Недоумение отражалось и во взгляде, и в улыбке, да и во всей фигуре Павла Аркадьича: люди эти были от- странены от него, словно он видел их на экране телевизора, или наоборот, сам находился как бы внутри некоего замкнутого про- странства, где не виден никому, потому никто и не обращает на него внимания; жизнь, что совершалась вокруг, не задевала и не вовлекала его в свой водоворот. Последней каплей или решающим толчком послужил сущий пустяк: Маврина на почте обругала девушка, выдававшая пенсию. Деньги эти, надо сказать, всякий раз задерживали, и пенсионеры обычно волновались, простаивая тут часами. - Что вы ходите! - крикнула она, пылая щечками и глядя при этом прямо в лицо Павлу Аркадьичу. - Надоели! Рожу я вам, что ли, ваши деньги? До чего противные, ей-богу! Сказала же: нету, и не знаю, когда будут. Нет, все равно лезут! Девушке этой никак не больше двадцати, она и раньше по- крикивала на стариков и старух, осаждавших ее. Несмотря на это, Павел Аркадьич часто любовался ею и вот именно теперь, пос- ле оскорбительного крика ему в лицо, со всей ясностью осознал свою ненужность на этом свете, потому и решил: хватит, все... надо уходить навсегда. Он понимал, что дело это неспешное, несуетливое, торо- питься некуда и нервничать незачем, потому оделся потеплее, обул резиновые сапоги, прихватил с собой топор и заступ в не-