Книга

292 Длиннопроложновский рассказ Зимний вечер. Полумрак. Недавно шумная компания разбрелась по углам. Курят все. Выпито почти все. Двое ушли за водкой и пока не вернулись. – Я не люблю Достоевского! – с пьяным риском выкрикнул Брыкин и выпил пепельницу. – Многие не любят Достоевского, и что? – Лика выковыривала из стопки выпавшую линзу. – Надуманность и длинноты! – Брыкин вякнул локтем в оскаленную клавиатуру пианино. – Ты сможешь написать лучше? – тривиально спросили из-за портьеры, явно совокупляясь: пыхтели и резко выдыхали. – Не могу, но это и не важно. Да и не хочу! – Брыкин шарил глазами в поисках выпить. – А ты напиши, попробуй! – Лика вызывающе запрокинула голову, выпив линзу. – Это вызов? – Брыкин с пьяным интересом уставился на Лику. За портьерой перестали пыхтеть и резко выдыхать, начали дышать ровно и прислушиваться. – А прям щас я вам и устрою сюжет с развитием, и драму, и топор, спрятанный в пальто! – взвился Брыкин пьяным вихрем. Все смешалось. За портьерой стихло. Лику тошнило линзой. «Стоял зимнийдлинный темный серый зимний вечернадПетербургом. Епифан Евстафьевич Длиннопроложновский возвращался со службы, которая опостылела ему настолько, что он был готов совершить преступление, убив своего наемщика тупым топором. В тусклом свете фонарей, скупо освещавших завьюженные петербургские проспекты, лицо его, прикрытое от ледяного невского ветра воротом шинели, было бледно и зло. Высокие отбрасывающие длинные черные безобразные тени дома как бы скрывали ссутуленнуюфигуру Длиннопроложновского, словно узнавая таящийся в душе его страшный умысел. Войдя в парадную дома своего, Епифан Евстафьевич на мгновение остановился: «Что же это я, как же это я? Живого человека, пусть и подлеца, тупым топором, да по темени?!». Длиннопроложновский начал медленно подниматься по скрипучим и шатким ступеням. Пахло кислой капустой, кошками,