Магия звука и пластики

210 Музыку он не бросил, пробовал сочинять и, получив одобре- ние от одного известного ленинградского музыканта, поступил в Музыкальное училище им. Мусоргского на композиторское отде- ление по классу профессора М. Юдина, исполнив на вступитель- ном экзамене свою пьесу для камерного оркестра «Пожар в лесу». В училище он познакомился с Людмилой Вольной, учившейся на фортепианном отделении, и через год они поженились. Окончив училище, Флейшман выдержал в 1937 году экзамены в Ленинград- скую консерваторию. В тот год в консерватории появился самый молодой препода- ватель — Дмитрий Шостакович. В его класс пришли семь студен- тов, в том числе Юрий Левитин и Вениамин Флейшман. Вениа- мин с радостью писал родителям: «У меня большое событие: со мной согласился заниматься профессор Д.Д. Шостакович, которого считают наиболее культурным и талантливым музыкантом наше- го времени. У него огромная память: что угодно играет наизусть, моментальная ориентировка в любом музыкальном произведении, замечательный вкус и поразительное мастерство. Ко мне он отно- сится очень хорошо. Новое было у нас на последних уроках сочи- нения: писали музыку тут же, в классе, без инструмента. На каждое задание даётся час времени. В позапрошлый урок писали вариации на заданную тему. На этот раз писали романсы для голоса и рояля на текст Гейне. Оба раза получилось у меня удачно. Романс вместе со студентами писал и Д.Д. Шостакович, написал его за 5 минут и лучше всех. Эти упражнения имеют целью выработать скорость письма, которая у меня ещё очень мала». В студенческой анкете на вопрос: «Кто из великих повлиял на тебя?» он ответил: «Родители и Шостакович (располагаю в хронологическом порядке)». Сы- на-первенца он назвал Дмитрием. Екатерина Силина вспоминала: «Шостакович с первых же за- нятий разглядел в своём ученике большое дарование. Кроме того, он не мог не почувствовать некоей общности их характеров и ми- ровоззрений. Юноша из провинции, к тому же из религиозной ев- рейской семьи, Флейшман был предназначен для всех неприятно- стей, которые могли случиться с таким человеком в СССР конца 30-х годов. Его молчаливость, инакость, принципиальность взгля- дов также не предрекали ему спокойной жизни в условиях совет-