В глубь годов

24 В это время в 4 и 5 этажах загудели и защелкали мюли. Народ поднял головы: — Что за диво? Неужели на свете есть такие подлые люди, которые забастовку срывали. Нет, не должно… А мюли щелкали и щелкали. Обрадовался инспектор: — Здесь, как я вижу, одни бездельники да лодыри! Хорошие рабочие вон работают!.. Так это слово по сердцу задело всех, что толпа сунулась к дверям, но чугунные двери были заперты. Выделились тогда четверо прядильщиков — Сибаев, Широков и еще двое. И полезли паутиной пожарной лестницы. Задрав головы кверху, смотрело на них народу тысяч восемь. А они на паутине висли уже высоко и все ползли к небу. Один оскользнулся, оборвался. Толпа ахнула и притихла. Но он удержался за ступеньку и повис на руках. И слышали притихшие: — А, чорт! Беспокойный жучек заерзал на инспекторской голове. Что-то сказал он полицейскому и двое околоточных, уже известные всем мордобойцы Копейкин и Кулагин, полезли за ними. Добрались. Зазвенела и упала, дробясь о чугун ступеней, оконная рама. Первым в окно влез Сибаев и удивленно встал, загородив проход другим. Фабрика была пуста. Лишь, гудя и звеня, ходили взад и вперед пустые мюльные рамы. В это время на площадке показалась голова околоточного Копейкина: — Стой!.. Руки вверх, паршивые черти!.. И на четверых наведено было дуло револьвера, а из-за копейкинской спины торчало другое дуло. Снова ахнула толпа и затихла. Высоко над землей проходил арест. Потом кто-то прорвал эту тишину криком: — Ребята! Кидай их, чертей! Что их жалеть, чертей! — Бей, их! — Батюшки!.. Застрелит… Ой, застрелит голубчика, — опять стихло все и головы затекали, глядя вверх. Только в истерике колотилась о землю баба. Несколько человек кинулись к лестнице. — Ребята!.. Держись!.. Подмога!—но у лестницы стояли шашки наголо 6 полицейских. — Ах! А-а-а-а! — загалдела толпа, раздался выстрел и посыпались вниз осколки какого-то стекла… «Тверская Правда», 15 июля 1927 г.