В глубь годов

25 Сибаев и его товарищи подняли руки вверх. Боевой околоточный Копейкин скомандовал им лезть в окно. В это время руки Сибаева неожиданно опустились и пуля пролетела вверх. Он вырвал револьвер. А Широков кинулся под ноги Кулагину, валил его и они покатились по террасе. Другой ударил Копейкина по голове бутылкой молока. Полицейских обезоружили и, махая отнятыми револьверами, шашками, один за другим скрылись в окне. И, звеня дрожал огромный корпус от многотысячного ура. Вниз по лестнице тихо ползли побитые полицейские. Над ними хохотали. Рабочие в это время остановили станки и в углу, в куче угара отыскали двух подмастерьев. Они дрожали. Один плакал. — Вот ведь что гады задумали!.. Пустили станки!.. Пусть, дескать, внизу услышат, что фабрика работает… Может, и сгонит эту веру в забастовку? Крепкая злость была против них. И побили их так, что потом унесли их в больницу замертво. Радостно пошли к дверям. Тут встретил их старик—из старых морозовских кучеров, халуйская душа Иван Арефьев, прозванный фабричными «Вань, подай карету». Он держал стариковскими дрожащими руками чугунную шестерню. И бормотали дрожащие губы: — В дверь не пущу. Первого убью к чорту. Видно, крепко была настроена халуйская кровь. Его отбросили, отняли ключи, пошли вниз, на улицу. С крыльца прокричал Сибаев: — Никого там, братцы, нет. Два подмастерья станки пустили и все… Прижали инспектора—крыть нечем. Дали 22 требования и к ним наказ: — Пока не выполнится, на работу не встанем. Заикнулся было тот, что ответ даст, когда на работу выйдут. Да спасибо потом говорил, что полицейских много было, а то б помяли его изрядно. Не вышла на работу и вторая смена. Встали по коридорам забастовщики и не пускали. Да и не пускать-то не приходилось. Сами сворачивали все и шли разве старики и у кого семья большая на шее висела. Наступал вечер. На площади и в саду ходили прядильщики, кипели разговоры: — Даст или не даст? —и везде была уверенность «даст», иначе на работу не встанем. Вдруг из-за корпуса загомонилось, зашумело. Все вытянулись: «Что такое?». Кто-то крикнул: — Ткацкая встала! — Ткацкая!.. Ткацкая!.. А новая ткацкая шла скопом, гомоня и шумя, на площадь. Нестройно пели ткачи новую песню: