В глубь годов

5 отдувался, морщился, когда его ругали, но терпел. Перегнувшись от столов, слушали другие. Продолжал Сашка: — Фабрика, она что есть? Что, черти толстобрюхие? Вам-то вот брюхо наливать, а фабрика есть вот какая вещь. Солдат Еремей хромой, первого ума человек, говорил, что эту распроклятую фабрику англичанин выдумал. Вредный человек — англичанин этот самый, дьявол ему сродственником доводится. Ты, толстосум, что глаза раскорячил? Твое дело— где бы надуть, а тут твоего понятия нет. Туши—10 пудов, а ума и золотника нету. — И что это за ругатель такой! Неужто и говорить просто не можешь, — кряхтя, серчал купчина. — Говори, говори, чего ты, — нетерпеливо подталкивали слушатели. А Семка куражился: — А вот возьму и не стану. Наверное, дай-кось маленькую! Кабатчик поморщился и вздохнул: «Какую, Сема, по счету?» Но налил. — И вот, братцы, господа, что ж нам терпеть выходит? Ждать что ли, покуда фабрика город не слопала? Тут первое дело—пойти к самому что ни на есть Морозову и говорить: «Мил человек, уйди от греха, не нужен ты нам, как без тебя жили, так и проживем». — Ишь какой боевой! Сам-то пойди! Не пойдешь, чай? Так и другие не пойдут. — Известно, кому острог мил. Ясное дело. Аль спина чешется? — А я и пойду. Не будь и—Семка. Ставь, ребята, ведро водки. Пойду наши антиресы защищать. Да полтину денег добавь. Приду и выложу: «де от фабрики блуд идёт, порча и болезнь, уходико-ся, пока цел, по-добру по- здорову. Три дня и три ночи гулял потом, всех солдаток облазил удалой человек— затычка кабацкая, Сенька Рожа. III. СЛУЧАЙ НА ЗАКЛАДКЕ. Морозов Абрам был детина мало не в сажень ростом. Бороду носил длинную, расчесанную надвое; одевался в поддевку и пиджак. Плешь его со снятой шапкой средь толпы сияла на солнце, как само солнце. Была жара. Народу насыпало со всей Твери. Окрестные мужички блестели густо насаленными головами, бабы были розовые, пухлые, что пряник. Два хора—один архиерейский, другой от «Знаменья» горланили молитвы, а сам архиерей блестел золотой митрой, благообразный и обросший. Близился час закладки. Морозов наклонился и что-то положил на угольный камень, а каменщик заложил кирпичем и стал заделывать.