Борис Полевой на страницах газеты «Пролетарская правда» (1926 – 1941 гг.)

11 А то вот тоже припоминаю господина Коняева, будь ему земля пухом. Не молодых, те больше все в Москве с парижскими девками кутили, а самого, отца ихнего. Бывало тоже напьются они у нас в «Париже», меня позовут и скажут: — Ступай, Иван, в театр и скупи все билеты, какие есть, и деньги дадут. Я, конечное дело, бегу со всех ног, потому они сдачи не брали: десять, так десять — все мне. Да. Скуплю билеты, а они потом едут в театр, сядут там на кресла и спят, а для них артисты представление представляют. Вот они мне тоже изволили зубки выбить. Вот, погляди с правой стороны коренные — ихняя работа. Хорошие были господа. «Тверская правда», 24 февраля 1928 года На тихом береге Иртыша Тверской Иртыш, в отличие от своего сибирского тезки, не славится широтой своих водных просторов, могучей силой струй и красотой берегов. Он сочится из гнилого пригородного болотца. У истоков своих он не шире лужицы, а в городе втекает маленькой зеленой канавкой, в которой не сумел бы утонуть ни один Ермак, даже если бы он и решил покончить расчеты с этим миром. Тем не менее в Заволжье, около Вагонного завода, есть целая большая улица, называемая набережной Иртыша, в которую утыкаются такие же безрадостные, кривые и грязные улицы, как она сама, вкупе называемая слободой Поповкой . Жизнь на берегу Иртыша течет такая же медленная, покойная, безрадостная, подернутая зеленой плесенью, как и ее воды. Попрежнему по вечерам, в маленьких домиках с радужными кривыми окошками, люди сидят у самовара, слушают хриплый рев граммофона, исполняющего "Маруся отравилась", в исполнении Вяльцевой. Люди собираются семьями, достают старые жирные картишки и играют медленно, с расстановкой, смакуя каждый ход - по копейке, до самого вечера. В праздники на столах появляются водочка, огурчик собственного засола, нарезанный аккуратными ломтиками, и тогда безрадостная слобода, увязающая в осенней, сырой непригляди, оглашается хриплыми криками. Тогда трещит мебель, тонко хрустит битое стекло, слышен детский плач, слышны торопливые шаги тяжелых милицейских сапог. А люди Поповой слободы стоят у палисадничка, засматривают в окна и равнодушно переговариваются: — Опять Иван жену учит! — Опять! Подобного рода скандалы являются, пожалуй, единственным развлечением, шумно вклинивающимся в плесневелую жизнь иртышского побережья. Время идет. Время движется колоссальными шагами. Тут же возле Поповой слободы бурлит жизнь. Дымит Вагонный завод, напрягая свои силы в