Борис Полевой на страницах газеты «Пролетарская правда» (1926 – 1941 гг.)

34 мелькает во многих песнях и изустных легендах, одна из которых вероятно и была положена в основу драмы Островского. Уже давно не видели калининцы на сцене своего театра драмы пьес, посвященных русской истории. Поэтому спектакль «Василиса Мелентьева» смотрится с особым интересом. И скажем прямо: спектакль удался, хороший, яркий, искренний и сильный спектакль. Режиссер В. Кобелев правильно учел, что в основе драмы лежат не только и не столько короткие отрывочные сведения о Василисе Мелентьевой, как о конкретном историческом лице, но и народные легенды о прекрасной злодейке, завладевшей сердцем грозного царя. Режиссер умело подчеркнул эту двойственность основы пьесы, и спектакль развертывается не как ряд исторических картин, а как народный рассказ о давно минувших днях, рассказ поэтический, искренний, правдивый и потому увлекательный. Этому содействуют и замечательные, выполненные с большим вкусом и чувством эпохи, декорации художницы JI. Тимофеевой, сообщающие спектаклю особую яркость и колорит. Роль Ивана Грозного очень удалась артисту П. Званцеву, вновь, после долгого перерыва, вернувшемуся на сцену Калининского театра драмы. В созданном им образе есть что-то от грозного царя, каким его запечатлел в известной своей скульптуре ваятель Антокольский. Умница и ханжа, монах и убийца, ученый и скоморох, дипломат и воин, человек-загадка, которого никто, даже самые близкие люди, по-настоящему не знали. Вот он задумчиво сидит в кресле в сцене в Грановитой палате. Со страхом смотрят бояре на этого клювоносого, сутулого, усталого старца. Никто не знает, о чем он думает, что будет делать через минуту: прольет ли рекой кровь или будет истово молиться, двинет ли рати в новый победоносный поход или пойдет бражничать у себя в тереме, в кругу своих напуганных и ненадежных друзей. Званцев очень тонко показал Грозного как человека, спрятанного в себе, умного, проницательного, ничего не боящегося, ни в кого, кроме себя, по- настоящему не верящего и даже в минуты дикого бешенства сохраняющего наблюдательность. Вот раз’яренный, он бросает свой смертоносный жезл. Жезл не долетел до жертвы и покачивается, воткнувшись в пол, а царь искоса острым ястребиным глазом уже обводит окружающих: каково впечатление? Особенно сильно проводит Званцев сцену в сенях возле спящей Василисы. Разнузданный, страшный царь, давно переставший ценить человеческую жизнь и позабывший, что такое чужая воля, вдруг быть может в первый раз в жизни по-настоящему почувствовал любовь. Актеру удается очень тонко показать борьбу чувств, происходящую в Грозном, гнева и любви, строптивости и нежности, и эти чув- ства, просыпающиеся в старом, изверившемся, холодном человеке, как-то по- новому освещают его фигуру, дорисовывая его полный противоречий образ. Жаль только, что в некоторых сценах актер чересчур уж натуралистически показывает бешенство царя, придавая вспышкам его гнева чуть ли не характер эпилептического припадка.