Борис Полевой на страницах газеты «Пролетарская правда» (1926 – 1941 гг.)

5 Ишь ты, хозяин какой нашелся! Сам ночует, да еще с людей теребит. Мы ему сейчас... От «обхода» отделяется длинный газетчик в кожанке и тонет во тьме. — Держи наготове, — советует Новиков. Газетчик нащупывает наган. Щелкает курок. Минуту обход молчит. Тихо. Потом слышен скрип двери. — Кто?.. Эй, кто?.. Кто здесь за человек?.. Зачем пришел?.. — слышен голос «хозяина», потом убегающие шаги. Новиков ныряет во тьму. — Стой! Ты куда? Стой, говорят! Ты, почтенный, кто такой будешь сам то. — интересуется он. Куда? Стой, говорят, на месте... Ба, ты Ушаков, как это тебя... — А то кто же? — угрюмо говорит "хозяин». — Ты разве здесь? Чего ты тут — говори? «Хозяин» молчит, потом говорит: «ничего, так просто»... Вот был конторщик, да еще какой, спец, а потом запил, судился за кражу раза три, да еще за что-то, теперь до «Берлина» дошел, — говорит Новиков подошедшему газетчику. — От горькой — горько и бывает. Зачем взял-то? Для чего под стражу то и так не уйду. При свете зажигалки лицо Ушакова кажется водянисто-синеватым, как лежалое мясо. Художник, прижав к кулаку блок-нот, спешно делает наброски. Отворяем дверь, спичка тухнет, новая неровно освещает каменную пещерку. В ней около теплой стены прикурнул старик. — Милые, что же нужно? Почто будите? Я в кусочки хожу—пенсионер. Ничего не сделал,— голос у него дряблый, пропитый. — Вставай, папаша, документы есть? — Нет, милый, документов нету. Что верно, то верно. Потерял я документы. В другой пещере — двое. Документы тоже «потеряны». И так дальше. В одной «пещерке»—большой, с боковым ходом, оклеенным сахарной бумагой, спят на полу пятеро. — Ишь ты, ровно бы дома, заголя брюхо спят. Эй, вставай, почтенный, больно разоспался,— будит товарищ из Горсовета. — 6 пещерок, 13 человек. Нужно довести их до милиции. В конвой мобилизуется и член Горсовета, газетчик и художник. По дороге один из «типов» откровенно говорит: — Этот хозяин ничего. Больше водкой, а другой, — деньгами, половину «сламу» доли с фарта (украденного) брал. Когда идем мимо фонаря, то все они кажутся одинаковыми, одетыми в серое тряпье, висящее клоками. Среди них беспризорный в длинной до земли рубахе. — У меня батька с маткой есть, — говорит он, — в монастырском поселке живут. — Врешь? — Ну, вру. Дай папироску, — соглашается он.