Тетрадь молодого критика

10 Но вот он все более и более погружается в содержание письма. Шариковая ручка мелькает из чернильницы на бумагу все быстрее и быстрее. Лист исписан, переворачивает. И – о, ужас! – вместо письма одни каракули. Отсутствует элемент достоверности!!! Актер достает браунинг, и снова шокинг! Алюминиевый блеск выдает дешевую подделку. Вы возмущены и, казалось бы, ничто не сгладит до конца спектакля реквизиторских и актерских промахов. Но далее начинается чудо, переход к экстатическому состоянию высшего актерского откровения. Марков-Протасов встает с этим браунингом. Рука непривычно (и вы верите этому!) сжимает оружие и скользит по нему. Стреляться? Но как? Куда? Штампы газетных сенсаций всплывают в сознании. В сердце? Нет… Затем… выше виска под углом к голове – скользящая диагональ, опять не то. И беспомощные глаза. Но вот, кажется, решился, и траектория выравнивается в перпендикуляр к голове. И вы уже готовы крикнуть из зала: Да стреляйся же, черт бы тебя побрал! И подтолкнуть его руку… А актер все держит паузу, в глазах – моление, ни одного лишнего движения, напряженнейшая тишина – секунда, три, пять… Нет! – вопль – Не могу! Падает браунинг. Не могу… Общий вздох разочарования и спада напряжения. Когда-то Даргомыжский, побывав в Париже, сделал для себя удивительный вывод: сравнив театры и суды, он отдал безапелляционное преимущество последним. Мы восхищаемся выдуманными драмами и проходим мимо реальных. Не происходит ли и в нашем сознании подобного смещения реальных ценностей жизни искусственными? И сколько протасовых мелькает перед нами назойливыми мухами жаркого полдня? И браунинги нынче не в моде. И постоянный накал чувств не по силам. Разве вот так, раз в месяц, в неделю – посидеть с широко раскрытыми глазами и сжатыми ужасом челюстями. 1983