Тетрадь молодого критика

122 Темно в шкафу, тесно, и свет, как макаронины через дуршлаг, просачивается, а заниматься неохота. К семи годам Сидельников-младший уже будет решать гармонические задачки из сборника Аренского − настольной книги студентов-теоретиков. К отцовской дисциплинированности Николай Николаевич с возрастом уже просто привыкнет. Часто отец будет заставлять шестилетнего Николашу переписывать оркестровые партитуры от руки, расчерчивать огромные нотные листы, на которых каждая группа инструментов записывается в своих ключах. Представьте, что вам приходится думать на одном языке, писать − на другом, а читать написанное − на третьем. В этом и состоит написание партитур, когда звучащую в голове мелодию записываешь другими нотами, иначе валторнист, думающий на пять нот ниже скрипичного ключа, будет играть непохожую музыку, чего даже, может быть, и не заметит. С тех пор Н. Н. Сидельников будет предпочитать печатать письма на машинке, а не выводить мысли чернилами по желтоватой бумаге, и только подписывать их он будет от руки. Зато навсегда останется в нем любовь к четким линиям, и в рукописях своих сочинений Сидельников-младший часто будет оставлять маленькие черно-белые рисунки, эмблемы идей, заключенные в жесткий каркас фигур и штрихов, словно художник-график. Сочинять Николай Николаевич будет и без инструмента − да и зачем человеку с прекрасным внутренним слухом фортепиано? Ему достаточно будет примоститься на бревнышке на дачном участке и начать записывать музыку на любом попавшемся клочке. Он будет торопливо чертить нотный стан и, пока не улизнула мелодия, заключать ее в клетку линий и тактовых черт, он проиграет ее только в конце, уже законченную, чтобы проверить, не допустил ли ошибки в «музыкальном диктанте». Однажды Николай Николаевич будет праздновать в кругу семьи поступление в институт своего племянника. В квартире будет твориться всеобщая суматоха из пирогов, салатов и стаканов, то накрываемых и переставляемых, то убираемых со стола, и вдруг среди всего этого раздастся звон фужера с шампанским. «Ля-бемоль» − безапелляционно ответит на звук Сидельников-младший. Он подойдет к роялю и проверит – действительно, ля- бемоль. Всеобщее одобрение и смех, и продолжение праздника… Николай Николаевич окончит Калининское музыкальное училище за три года и уже в 1950-м станет студентом Московской консерватории. В закрытом советском музыкальном пространстве 1950-х достать пластинку загадочного, ни на кого не похожего, такого американского и при этом от корней фольклорно-русского, Игоря Стравинского было таким же преступлением, как чтение Набокова и Солженицына. Кто-то из студентов Московской консерватории донес, что Николай Николаевич и его приятель Андрей Волконский играют фортепианные переложения запрещенных авторов – Стравинского и Хиндемита. Результатом срочного обыска в общежитии консерватории стала пропажа «Просветленной