Б.Н. Полевой на страницах газеты «Правда» (1941 – 1945 гг

81 друг, насвистывая какую-то песенку, ловко укладывал кирпичи крест-накрест, чтобы они прочнее держались. Бой гремел далеко. Улицы были совершенно пустынны, но друзья, привыкшие на войне к неожиданностям, работая не покладая рук, все время посматривали кругом. Первая амбразура была ужа готова, в ней установили пулемет и принялись было уже за вторую, когда Начирнер, принеся очередную охапку кирпича, увидел, что Таракуль не работает, а прильнул к пулеметному прицелу и, весь напружинившись, смотрит на улицу. «Немцы!» — догадался Начирнер. Он осторожно положил кирпич на пол и выглянул из-за косяка. Пятеро немцев с автоматами, болтавшимися у них на шее, как саксофоны, озираясь, крались по стенке вдоль улицы. Начирнер схватил винтовку, но Таракуль вырвал ее у него из рук. — Разведка! Не спугивай. За ними еще припрут. Подпустим, а потом сразу по всем, — зашептал Таракуль, снова берясь за ручки пулемета. В самом деле, дойдя до угла, немцы посовещались, осмотрели перекресток, один из них сделал какой-то знак. На улице показалась большая группа автоматчиков. Человек тридцать. Они тоже подошли к перекрестку и встали, прижавшись к стене, представляя собой удобную мишень. Они снова выслали вперед разведчиков. Но в это время две резких очереди потрясли воздух. Потом еще две. Несколько немцев упало, остальные побежали. Потом остановились. Часть начала стрелять из автоматов, а другая двинулась к своим убитым, чтобы их утащить. Две новых очереди подкосили еще нескольких, а остальные бежали, уже не оглядываясь. — Есть! — победно гаркнул Таракуль, радостно сверкнув желтыми белками своих горячих цыганских глаз. Но Начирнер, такой же спокойный, медлительный, молча показал ему на остов большого каменного дома напротив. В пустых окнах его было видно много серых, деловито суетившихся фигур, быстро занимавших оборону. В это время сразу с двух улиц к перекрестку густо, мелкими перебежками, прижимаясь к подворотням, к воронкам, к телеграфным столбам, хлынули немцы, охватывая дом с двух сторон. Таракуль оторопел. Немцев было много, и, что особенно ему показалось тогда страшным, они были не только впереди, как он привык с ними встречаться в бою, но и с боков, заходили сзади. Первое, что захотелось сделать бойцу, — это бежать, бежать скорее, бежать к своим, пока еще не поздно вырваться из этого полукольца, спастись и спасти свой пулемет. Но он увидел, как товарищ его деловито перекатывал свой пулемет в соседнюю комнату, чтобы отразить нападение немцев сбоку, и сразу же пришел в себя. Преодолев инстинктивный страх, он припал к пулеметному прицелу и стал короткими очередями выбивать, выкашивать перебегавших по улице немцев. Те, что сидели в здании напротив, открыли по дому бешеную стрельбу. Но Таракуль уже не боялся. За кирпичной стенкой он чувствовал себя неуязвимым. Страх прошел. Он перерос в чувство волнующей, раздирающей грудь радости, когда немцы, десятки немцев там, на улице, вдруг побежали