Б.Н. Полевой на страницах газеты «Правда» (1941 – 1945 гг

83 Но вот снаряд угодил прямо в комнату, где сидел Начирнер. Когда смолк грохот разрыва, он не ответил товарищу. Таракуль бросился туда. Среди развороченных камней, разбросив раненые ноги, лежал грузный пулеметчик. Сдерживая боль, он кусал губу и сквозь зубы процедил: — Ранен. Что делать? — пронеслось в уме Таракуля. Теперь он остался один, один против целого батальона немцев. Но он обдумывал свое положение спокойно, без тени страха. В следующее мгновенье он уже нес друга вниз, в подвал. Потом он перетащил туда пулеметы и боеприпасы. Он установил их в том же порядке, как и наверху, высунув стволы в прямоугольники отдушин. В это время раздались взрывы, от которых все здание подпрыгнуло и затряслось. Это разорвалась серия авиабомб. Немцы вызвали на помощь авиацию. Одной из бомб дом был разрушен. Груды кирпича и битого щебня завалили подвал, но массивные своды выдержали. Пулеметчик Таракуль и его раненый товарищ остались живы, погребенные под обломками и отрезанные обвалом от мира. Придя в себя, Таракуль даже обрадовался этому обстоятельству. Он мог теперь не опасаться нападения с тыла. Груда развалин довольно надежно закрывала его от снарядов. Когда немцы опять пошли в атаку, они снова были отброшены одним двух пулеметов. Заваленные обломками дома, Таракуль и его тяжело раненный друг продолжали стрелять, и когда раненый лишался сознания, Таракуль (тоже раненый, но легко) бегал от одного пулемета к другому, простреливая обе улицы. Вспоминая потом об этом, он никак не мог сказать, долго ли шла эта неравная и беспримерная борьба; он вообще не мог что-нибудь вспомнить, кроме того, что он стрелял из двух пулеметов, не видя перед собой ничего, кроме двух перекрещивающихся улиц, и не думая ни о чем, кроме того, что эти улицы, улицы Сталинграда, нужно во что бы то ни стало удержать. Он стрелял до тех пор, пока где-то вдали не услышал «ура», которое приближалось, нарастало, пока по обломкам асфальтового тротуара не затопали тяжелые шаги наступающей пехоты и перед амбразурами отдушин не замелькали родные, песочного цвета шинели. Тут он бросил пулемет, стал трясти раненого друга, крича ему в ухо только одно слово: — Наши! Наши! Наши! Когда подразделение командира Мохова очистило всю улицу, пришлось долго разгребать и даже подрывать камни, чтобы извлечь героев из-под развалин. Их освободили как раз во-время, за несколько минут до начала немецкой контратаки. Начирнера отнесли в госпиталь, а Таракуль вырвался из рук медсестры, перевязывавшей ему рану, схватил винтовку и бросился в новый бой. Улица эта осталась у нас, а развалины дома, возвышающиеся сейчас на перекрестке, кто-то шутливо назвал «редутом Таракуля». Название это так к ним и приросло...