Рассказы о Тверских святых

168 Вскоре он был в своей келье. Уложив мужика на лавку, стал раздувать огонь в печи. Когда дрова разгорелись, Нил разглядел спасенного. – Петр, – выдохнул он громких шепотом. – Ты штоль? Петр застонал, открыл глаза, потянулся к огню. – Спас меня, Нилушка. Спас. С того света вернул. – Не я. Господь спас. На то была его воля. – Петр зашарил во- круг руками, завертел головой. – А хомут где? Где хомут-то, Нилушка? В Осташкове купив- ши. Дай скорее. – Како там, – Нил стаскивал с него сырую одежду. – Лодка кверху днищем была. Все утопло. Он дал мужику сухую рубаху, длинную монашескую одежду. – Ты как монах стал, – пошутил устало, переодеваясь сам. – Грехи будешь отмаливать. Спаси душу свою. – У-у, – замотал головой Петр. – Меня с лодки словно за ноги кто тянувши. Неужто грехи мои? Он раскачивался у печи, свесив голову, и его лицо, освещае- мое всполохами огня, казалось жалким, потерянным. – На-ко, поешь, – сунул ему Нил котелок с репой. Петр быстро схватил ложку, зачмокал громко. – Репа-то у тебя скусна. – Ложка его так и летала от котелка ко рту. – Вота, – захохотал вдруг Петр, отставляя в сторону пустой котелок. – Вота, ядрена-матрена, – он заколотил рукой по живо- ту. – Брюхо набивши и вся недолга. А ты говоришь – душу спасай. Он подполз к печи и привалился спиной к теплому ее боку. – В Слободе-то, в Осташковской, – неторопясь начал он, – ноне конокрада секли. Дак воеводин холоп, ражий детина, морда вот, – он развел руки пошире, – у скамьи похаживал, посмеивал- ся, тихо так спрашивал: «Смерть али жавот? Смерть али жавот?» Я так мекаю, Нилушка, – насмешливая улыбка скользнула по его губам, – своим слабым умишком так мыслю. Спрашивал холоп конокрада: «Смерть, али жизнь». Стало быть жизнь и есть жавот наш. Стало быть, вся жизнь у человека, чтобы брюхо сыто было, а ради его живем. Ты вона – праведник, а встал – сразу за ложку хватаешься, а? Репу-то паришь какую скусную, – он снова захо-