Рассказы о Тверских святых

26 в себя – земля оттаяла лишь сверху. Ефрем жадно вдыхал влаж- ный весенний воздух, чувствуя, как в груди поднимается волна беспричинной радости и восторга, словно душа его, как и этот лес, пробуждалась для новой жизни. – Зиму пережили, – шептал он. – Какое счастье, господи. Никто не помер у меня… Сбежит лед с реки, двинусь в Киев, к монахам, погляжу на их жизнь. От проезжих купцов услышал он, что есть в Киеве монахи, кото- рые вырыли на крутом берегу Днепра печеры и молятся там. «Как это, – дивился Ефрем, – со света божьего в землю уходить…в земле жить. Неужто нагрешили стоко…муку такую себе придумали…». Перед уходом надо было устроить бабку Ульяну и Тимошу. Бабка совсем одряхлела, не могла топить печь, стряпать еду. Да и Тимоша, привязавшийся к Ефрему и бегавший к нему каж- дый день, осунулся, исхудал, вконец запустил немудрящее хо- зяйство. Накануне Ефрем предложил им переселиться в его избу и теперь шел за ответом. Он пролез в темное низенькое жило Ульяны, поклонился хозяевам. Лежавшая на печи бабка на его приветствие не ответила, а Тимоша, видимо, только пришедший, стоял посередке избы с решетом в руках, растерянный и жалкий. – Откудова ты? – спросил его Ефрем. Сделавшись вдруг сердитым, Тимоша ответил громко и зло: – Был у богов своих. – Что же сказали они тебе? – Ефрем присел на лавку, чувствуя долгий нелегкий разговор. – Цево сказали? А сказали… «А цево отрекаешься от нас?» сказали. Рассердились. Не приняли моего подношения. – Как это? – бабка проворно развернулась к внуку, свесилась с печи чуть не вся. – Понес я пеуна 10 . А на ногах у него завязка-то, видно, по­ ослабла. Пришел на капише, из решета его пихаю. Он крыльями замахал да в кусты. Так и убег. – Ах ты, лихо его задери! – бабка взмахнула руками и пова- лилась с печи. Еле успел подхватить ее Тимоша. – Не приняли боги нашего дара, – запричитала бабка, – рассердились на нас. А все ты, – затрясла головой, тыкала пальцем в сторону Ефрема, 10 Пеун – петух (новгородский говор).