1905 год в Тверской губернии

Испуганные хозяева повыскакали к рабочим. На всех фабриках про- изошли одинаковые события. На механическом заводе, хозяин, дрожа и задыхаясь, спрашивал рабочих, что им нужно. — „Нам нужна человеческая жизнь. Мы знаем, что еще не настало время, когда можно будет рабочим прогнать своих хозяев, когда наша работа будет принадлежать нам сполна, без остатка. Знаем, такое время наступит, но чтобы оно скорее наступило, рабочим нужно жить по-челове- чески и многому учиться. Мы требуем: восьмичасового рабочего дня и высокой платы. Мы требуем, чтобы фабрики были перестроены и чтобы они не пожирали здоровья рабочих". Капиталист уже вдруг совсем было задохнулся от ужаса, как вдруг во двор в'ехали его друзья, конные жандармы. Сердце его запрыгало. Взор заблестел, ноги стали крепко: почуяли опору. „Ах, вы, канальи! ах, вы лентяи! ах, вы, скоты черномазые! Тюрем вам мало! Сибирь не страшна! Мир вы позорите! царя беспокоите! марш на места!". — „Это мы знаем, давно уже слышали! Знаем и силищу вашу, не глупы! Ну, да ведь время-то шло. Время-то шло, а мы не дремали, ладили кассы, людей привлекали. Видишь ты: тысячи нас, как один! Хватишь товарища, сто за него! Хватишь ты всех нас, и то ничего! Страшен разброд, а ты видишь, как снелися! Ну-ка, наткнись на союз! Выкусишь много, не те времена!" Извещенный о беспорядках, бледный, вз'ерошенный вбежал во двор фабричный инспектор. Капиталист и ему обрадовался, как родному. Рабочие .пересмеи- вались: „Вишь ты, и тут ведь союзы"—слышались в толпе замечания. Фабричный инспектор приосанился и гоголем повернулся к ра- бочим. — „Ну, вы чего тут! Что я вам сделать могу! Взял я взятку большую за то, чтоб капиталистам потакать, вас не баловать". Фабрикант остервенел, бросился к нему, но тот и сам не знал, что с ним делалось, хотел по привычке говорить одно, а слова вылетали другие. Он сделал над собою усилие, чтобы вспомнить старое и опять заговорил: „Нам циркуляры постоянно пишут, велят за вами выслежи- вать, вредных выуживать, жандармам доносить, стачки запрещать, интересы фабрикантов защищать". Инспектор весь дрожал, рот себе затыкал, а слова рвались, да все не те, которые нужны ему были. С отчаянием схватился он за голову и еще раз хотел попробовать: — „Вся беда для вас в том, что свободы у вас нет, что у вас делается тайно, что нельзя вам собираться, дела вместе обсуждать, что министры у нас властелины, нет на них ни суда, ни управы, и фабричный инспектор не может ослушаться их, не может служить