Первый великий князь всея Руси Михаил Тверской

шийся всего столетае назад церковный раскол вряд ли мог затронуть столь глубокие мировоззренческие основания. Да и летописи доносят до нас свидетельства не только человеческих страданий и отчаяния при виде гибели Руси, но и того же апокалипсического ркаса Предание рассказывает, что в страшный год Батыева нашествия, когда по всей Руси стало затмеваться солнце, в Киеве «огонь великий столпом сошел на ручей Лыбедь». Огненное облако прошло без вреда через весь город и пропало наДнепре, летописец же записал: «То же, братие, быша не на добро, но на зло, грех ради наших; Бог нам знамения кажет...» Так ігредставим же себе, какого мркества требовал тогда выход на поле боя. Но — выходили, потому что такой выход осознавался не только как юинский и национальный, но и как религиозный долг. Дег- ко не бояться врага, силу которого себе даже не представляешь; но истинное мркестю состоит в том, чтобы, зная эту силу, сюй страх пе- ред ней преодолеть. И потому убеждена; победу Руси готовили таіоке и те, кто, видя ркас лицом к лицу, всё же гоюрил; «Иду на вы». Михаил Тверской —среди них Да, ко времени рокоюй поездки князя в Орду Русь рке три четверти века жила под игом Она научилась сосущество- вать, соседстювать, заключать политические союзы, а порою и род- ниться с татарами — слоюм, видеть в них людей, а не «тартарийских чудовищ». Как, впрочем, научились видеть людей в сарацинах и іцюсто- носцы, и даже восхищаться иными их качествами и чертами. Всё это, однако, не отменяло жесткости противостояния, и, как сильный поли- тшс, Михаил Ярославич понимал это. Но как юин и христианин, он понимал таіоке, что фань между смирением и смиренностью тонка, едва уловима, что перейти её лепсо, но вернуться назад почти неюз- можно. Потому что смиренный (у-смиренный —русский язык гибко передаёт это существенное различие!) — раб. Готового все время отсту- пать заставят отступить до конца. Внешне подражая смирению Алек- сандра Невского, лежо навеки подвести Русь под ярмо. Л потому не смирившиеся с поражением нужны ей не меньше, чем расчётливая мудрость Александра, под сенью которой так лежо уіфываться зауряд- ному фуслиюму конформизму. И свои решения Михаил принимает не подобно юнцу-авантюристу, как это порой рисуется сегодня, но как зрелый мрк (в год Бортеневской битвы ему 46, в год гибели 47 лет), в трезюм уме и ясной памяти. А его непокорстю, за которое-то и будут судить его в Орде, питалось из тех же истоков, что и решение поставить первый после разгрома ка-