Первый великий князь всея Руси Михаил Тверской

рыжии, конопатый, как говорят, от сохи, второй явно городс- кой. Конопатый, проглядывая сквозь листву: — Вот гад, во накрыл, как шапкой-невидилпгой. Отрывает небольшую ветку. — Тополь, тополь, тополёк... Слышь, а помнишь, фильм такой был, пацаном я смотрел: «Тополёк мой в красной ко- сынке»... — Да заткнись ты... нашёл врелля. Скажи спасибо, что он тебя зелёной, а не красной косынкой повязал. Бойцы поднимаются и опять начинают пристраиваться для ведения стрельбы по больнице. Конопатый, не стреляя, гцу- рясь, долго смотрит вперёд, пытается что-то услышать. — Вот подонки, вот сюлочи, опять заложншгов в окнах выс- тавили. Слышь, а чего они іфичат там, не разберу? Вдалеке видно, что во всех окнах первого этажа стоят люди. Сквозь канонаду боя доносится еле слышное: — А-й- те ! А-й- те ! Конопатый вдруг вскидывается: — Так это они кричат: не стреляйте... Слышь, Толян, они же іфичат: не стреляйте! Господи, да что же это такое? Что же мы делаем?! * * * В больнице, рассчитанной на пятьсот больных, словно в ав- тобусе в часы пшс, — заложники всюду: в коридорах, в палатах, в холлах. Басаевцы утверждают, что заложников больше пяти тысяч, сколько на самом деле, не знает никто. И это скопление людей, лишённых еды, уже третьи сутки ожидающих, что каж- дая следующая минута может стать последней в их жизни, этот живой человеческий улей — словно бред какого-то сюр- реалиста. Вот большой холл, превращённый в ещё одну пала- ту, он сплошь устелен матрасами, одеялами, тряпками. По сте- нам прижались испуганные заложники: и больные, и здоро- вые. Здесь и мркчины, и женщины, и дети, молодые и совсем старики, несколько рожениц, в ужасе прикрывающих ладо-